ВходЛев Разгон: биография. Разгон лев эммануилович
Родился в городе Горки Могилёвской губернии в семье рабочего-еврея. Фамилия Разгон является русифицированной версией фамилии Расгон, принадлежащей потомкам Саадии Гаона. В 1923 году переехал с семьей в Москву. В 1932 году окончил историко-экономическое отделение Московского государственного педагогического института. В том же году вступил в ВКП(б).
Три года проработал в спецотделе ОГПУ / НКВД, который занимался разработкой шифров и дешифрованием, в это время женился на Оксане Бокий - дочери Г. И. Бокия, начальника спецотдела. После окончания института стал работать в только что созданном (9 сентября 1933) Детиздате ЦК ВЛКСМ (в настоящее время издательство «Детская литература»).
Репрессии
В апреле 1938 года был арестован, 21 июня 1938 года по приговору Особого Совещания при НКВД получил 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Отбывал срок в Устьвымлаге, где работал нормировщиком.
В марте 1943 года, за полтора месяца до окончания срока заключения, Льва Разгона обвинили в «пораженческой агитации». Ему был увеличен срок заключения. Разгон подал кассационную жалобу, в которой писал, что еврей не может агитировать за победу Германии. Это помогло, и в июне 1943 года второй приговор был отменён. Лев Разгон получил статус «закреплённого за лагерем до особого распоряжения», который позволял жить за пределами зоны в бараке для вольнонаёмных, но только в 1946 году ему разрешили уехать в Ставрополь вместе со второй женой Рикой, дочерью одного из лидеров эсеров - Ефрема Берга, с которой он познакомился в заключении. В Ставрополе Разгон работал в методическом кабинете управления культпросветработы.
После освобождения
Льва Разгона освободили в 1955 году. После освобождения он вернулся к работе редактора, одновременно занимаясь созданием книг о путешественниках и учёных для детей. Тогда же приступил к написанию мемуарной прозы, которая стала издаваться только в конце 1980-х и в конце концов составила книгу «Непридуманное», которая принесла ему широкую известность.
Лучшие дня
отмечала редактор книги Э. Кузьмина.
В 1993 году подписал «Письмо 42-х». Был много лет членом Комиссии по вопросам помилования при Президенте Российской Федерации.
Похоронен на Востряковском кладбище.
Семья
Родители - Мендель Абрамович Разгон (1878-1942), работал в кустарных мастерских по выпуску крема «Казими-метаморфоза», и Глика Израилевна Шапиро (1880-1955).
Брат - Израиль Менделевич Разгон, доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Другой брат - Абрам Менделевич Разгон (1911-1989), был репрессирован.
Первая жена - Оксана Глебовна Бокий, дочь партийного деятеля и чекиста Глеба Бокия, была репрессирована, погибла в лагерях. Дочь - Наталья (ум. 2011).
Вторая жена - Рика Ефремовна Берг (ум. 1991), дочь видного деятеля правых эсеров Ефрема Соломоновича Берга.
Награды
Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998) - за личный вклад в отечественную литературу, активное участие в демократических преобразованиях в России и в связи с 90-летием со дня рождения.
1908, 1 апреля. — Родился в г. Горки Могилевской губернии (ныне г. Горки Могилевской области Белорусской ССР) в семье рабочего.
1922. — Переезд в Москву.
1924. — Вступление в комсомол.
1926. — Окончание средней школы.
1926-1927. — Работа литературным сотрудником в газете «Комсомольская правда».
1927-1928. — Работа в Доме пионеров.
1928-1931. — Работа редактором в журнале «Вожатый».
1932. — Окончание исторического факультета Московского государственного педагогического института им. В.И. Ленина. Вступление в ВКП/б/.
1931-1933. — Работа редактором в издательстве «Молодая Гвардия».
1934. — Присутствие на заседаниях XVII съезда ВКП/б/ по гостевому билету.
1933-1936. — Работа старшим оперуполномоченным ОГПУ.
Брак с Оксаной Глебовной Бокий (р. 1916). Знакомство с А.А. Вишневским, Н. Озеровым, С.Я. Маршаком, И.Л. Андрониковым, К.Е. Ворошиловым.
Рождение дочери Натальи.
Работа редактором в Детгизе.
1937. — Арест двоюродного брата Израиля Борисовича Разгона. Расстрелян в конце 1937.
1937, 7 июня. — Арест тестя Глеба Ивановича Бокия. Расстрелян 15 ноября 1937. (Реабилитирован посмертно).
1937, 14 июня. — Арест тещи С.А. Москвиной-Бокий. Расстреляна 8 апреля 1938. (Реабилитирована посмертно).
1937, лето. — Увольнение из Детгиза. Работа секретарем в Московском Обществе друзей зеленых насаждений. Возвращение в Детгиз как «жертвы перегиба».
1938.— Арест жены Оксаны Бокий. Приговор: 8 лет ИТЛ. Умерла в1938 году в пересыльной тюрьме Вогвоздино. Арест сестры жены Елены Бокий. Приговор: 8 лет ИТЛ, ссылка в Башкирию. (Реабилитирована.)
1938, 18 апреля. — Арест Л. Разгона. Обыск. Заключение в Лубянскую, затем в Бутырскую тюрьму. Допросы. Следователь лейтенант Лобанов. Карцер. Тюремный быт. Судьбы заключенных. Знакомство с М.С. Рощаковским. Окончание следствия.
1938, 21 июня. — Приговор Особого Совещания при НКВД: 5 лет ИТЛ. Отправка по этапу в Устьвымлаг (Коми АССР).
1938, осень. — Пересыльные пункты Котлас, Вогвоздино, Зимка, Мехбаза. Прибытие в Устьвымлаг. Начальник лагеря старший лейтенант И.Е. Залива. Работа на лесоповале. Истощение, цинга. Лагерный врач А.К. Зотов. Дружба с Я.П. Свентицким, К.И. Равинским. Положение в лагере осужденных детей.
1941. — Начало Великой Отечественной войны. Ужесточение режима содержания в лагере. Голод. Массовая гибель заключенных.
1943, март. — Повторный арест в лагере за полтора месяца до окончания срока заключения. Карцер. Допросы. Обвинение в «пораженческой агитации в военное время». Отправка под конвоем в лагерь Вожаель. Суд. Новый приговор. Увеличение срока заключения. Подача кассационной жалобы. Отправка во Второй лагпункт. Работа нормировщиком.
1943, июнь. — Отмена второго приговора. Освобождение. Возвращение во Второй лагпункт в качестве «закрепленного за лагерем до особого распоряжения». Жизнь за пределами зоны в бараке для вольнонаемных. Работа нормировщиком.
1945. — Получение паспорта. Получение разрешения на выезд за пределы лагеря.
1945, октябрь. — Приезд в Москву в отпуск. Встреча с родными и друзьями. Возвращение в лагерь Вожаель.
1946. — Получение разрешения на увольнение.
1948. — Переезд в Ставрополь. Работа методистом в отделе культпросветработы.
1949, март. — Арест второй жены - Ревекки Ефремовны Берг (р. 1905). Приговор: пожизненная ссылка в Красноярский край. Увольнение Л.Э. Разгона с работы.
1950. — Арест. Помещение в Ставропольскую городскую тюрьму. Следователь майор Гадай. Допросы. Методы следствия. Пребывание в одиночной камере. Суд. Приговор: 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах. Ознакомление с приговором. Сухая голодовка. Прекращение голодовки после предоставления возможности подать кассационную жалобу. Помещение в тюремную больницу. Ознакомление с ответом Верховного суда об отклонении кассационной жалобы.
1951, осень. — Перевод в Георгиевскую пересыльную тюрьму. Ожидание этапа на север.
1953, осень. — Соликамская пересыльная тюрьма. Отправка этапом по сибирскому тракту. Взаимоотношения с конвоем. Прибытие на командировку Рекунь. Работа на лесозаготовках. Знакомство и дружба с инспектором культурно-воспитательной части (КВЧ) скрипачом Яковом Александровичем.
1954. — Перевод в лагпункт Чепец. Работа нормировщиком на строительстве узкоколейной железной дороги. Капитан К. Намятов. Прибытие новой партии заключенных-испанцев. Бунт испанцев в лагере.
1955, 2 июля. — Досрочное освобождение из лагеря. Возвращение в Москву. Реабилитация. Восстановление в КПСС.
1955-1961. — Работа редактором в издательстве «Детская литература». Работа заместителем директора Дома детской книги.
1957, лето. — Вызов в КГБ для дачи показаний о бывшем товарище по работе И. Селянине для его посмертной реабилитации.
С 1960. — Написание и публикация ряда биографических книг о выдающихся русских ученых, а также литературно-критических статей о детской и юношеской литературе.
1965. — Вступление в члены Союза писателей СССР.
1987. — Публикация автобиографических рассказов «Непридуманное» в журналах «Огонек» и «Юность».
1988. — Участие в создании Международного историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал».
1990. — Выход из КПСС. Присуждение Л.Э. Разгону литературной премии «За гражданское мужество писателя» им. академика А.Д. Сахарова.
1992. — Выступление в Конституционном Суде в качестве свидетеля по делу КПСС.
1992 -1999. — Работа в Комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ.
1999, 8 сентября. — Скончался в Москве. Похоронен на Востряковском кладбище в Москве.
* сведения, выходящие за рамки воспоминаний, выделены курсивом
Благодарности
Благодарим Наталью Львовну Разгон за предоставленные Музею фотографии.
Лев Эммануи́лович Разго́н
1 апреля 1908 - 8 сентября 1999, Москва
Русский писатель, критик, правозащитник. Узник сталинских лагерей. Один из основателей Общества "Мемориал".
Биография
Родился в г. Горки Могилевской губернии в семье рабочего. В 1922 году переехал в Москву. В 1932 г. окончил исторический факультет Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина. В том же году вступил в ВКП(б).
Два года проработал в спецотделе НКВД, которым руководил его тесть Г. И. Бокий. После окончания института стал работать в только что созданном (9 сентября 1933) Детиздате ЦК ВЛКСМ (в н.вр. Издательство «Детская литература»).
Сотрудник НКВД с 1933 года. (Краснов П. «Известный „обличитель сталинизма“, „жертва репрессий“ и постоянный персонаж на телевидении времен Перестройки Лев Разгон „обличал“ „фашистское НКВД“, „ужасы лагерей“ и требовал покаяния. Но упомянул о том, что он сам в 1937 году был штатным сотрудником НКВД, а его высокопоставленный брат Израиль (крупный армейский политработник) предал своего лучшего друга.»)
В апреле 1938 года арестован. Провел в лагерях 17 лет. Освобожден в 1955 году. Реабилитирован, восстановлен в партии.
После осовобождения вернулся к работе редактора, одновременно занимаясь созданием книг о путешественниках и ученых для детей. Тогда приступил к написанию мемуарной прозы, которая стала издаваться только в конце 80-х и принесла ему широкую известность.
В 1993 году подписал «Письмо 42-х». Был много лет членом Комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ.
Похоронен на Востряковском кладбище.
Семья
Первая жена - Оксана Бокий. Была репрессирована. Погибла в лагерях.
Вторая жена - Рика Берг. Прожила с Разгоном до самой своей смерти (1991 г.)
Википедия .
***
Борис Жутовский. Покаяние - задача государственная.
Лев Разгон рассказывал вам что-нибудь о своем тесте?
– В «Непридуманном» у Льва Разгона есть рассказ о нем. Вспоминая этот Левин рассказ и связывая его с вашим вопросом, думаю, не много ли всего навесили на Глеба Бокия. Все эти «расстрельные тройки», «пьяные оргии на даче», о которых не раз приходилось слышать, – настоящая «деза». Не зря мы с Левой ходили морду бить тому товарищу, что оболгал и Бокия, и его дочь Оксану, жену Льва Эммануиловича, в «Булгаковской энциклопедии». Бокий вообще не пил, причем даже за столом у товарища Сталина. Историк и писатель Натан Яковлевич Эйдельман, когда затевались споры, связанные с историей, теребя пуговицу рубашки на толстом пузе и пыхтя как паровоз, говорил: «Ребята, вы не можете понять, что каждое время имеет свою систему взаимоотношений и свою систему ценностей». Нельзя утверждать, что отношения Михаила Ромма и «вождя народов» в точности повторяли отношения Пушкина с императором Николаем I. Должен вам сказать, что у Левы в друзьях были и Яков Джугашвили, и сын Свердлова, ставший позднее одним из самых отвратительных следователей. После возвращения из лагеря Лева перестал с ним общаться и даже здороваться. Все гораздо сложнее, чем вам кажется. С мерками «плохой-хороший» эпоху не раскусить. Лева был вполне себе советским человеком. И хотя Лева и поражал меня безмерным и алчным любопытством, уверен, – и в уверенности своей непоколебим, – всей правды о тесте он не знал и не мог знать. Во-первых, одна из главных особенностей той власти – засекреченность всего и вся, во-вторых, Бокий, по рассказам не только Левы, но и всех его знавших, был человеком немногословным и крайне нелюдимым. Ходил в драном плаще с потертым кожаным портфелем. Не любил и не участвовал ни в каких партийных пьянках и застольях. Был из семьи ученых-разночинцев. Дочери Бокия Оксане шел двадцать первый год, когда ее арестовали. Она была диабетичка и погибла на пересылке Выгвоздино. Последовательность, с которой сажали, была такова: сначала Глеб Бокий, потом забрали его жену, потом Леву, потом Оксану, вслед за Оксаной – ее сестру… Всей правды нам с вами не добыть, а вот с симпатиями своими разберитесь, потому как Лев Разгон был человеком редкостной красоты, обаяния и нравственности.
– Надо сказать, Лева потому и выжил на свете, что был человеком удивительно легким. В нем не было того горького недоумения, которое не покидало многих зэков. И это притом, что Лева знал, кто и как его предавал… Лева и к Солженицыну относился с почтением, как к человеку, который сделал важное дело, хотя со многими постулатами «Архипелага» был категорически не согласен. Система выводов, необходимая Солженицыну в силу конструкции его произведения, казалась Леве натянутой, потому что разнообразие подлости не давало возможности систематизации и выводов из этого бесконечного дерьма. Я сказал «он был человеком легким», но это не означает глупым. Генетика и появившийся за семнадцать лет лагерей способ выживать сделали его таким человеком. Несмотря на свой возраст, он был активным членом «Мемориала», делал все, чтобы увековечить память сталинского политзэка. Я думаю, он бы порадовался, если бы такой памятник был, но не стал бы горько недоумевать, если бы его не было."
Лев РАЗГОН
Лев Эммануилович Разгон родился в 1908 году в Белоруссии. С 1922 года
живет в Москве. Окончил исторический факультет МГПИ им. В.
Я. Ленина. В 30-х
годах начал работать в только что созданном Детиздате ЦК ВЛКСМ
-- ныне
Издательство детской литературы, тогда же начал выступать как критик и
публицист.
В 1938 году был арестован и после многих лет тюрем и лагерей в 1955
году освобожден, реабилитирован, восстановлен в партии.
Автор многих прозаических и критических книг -- "Шестая станция"
(1964), "Один год и вся жизнь" (1973). "Сила тяжести" (1979), "Зримое
знание" (1983) и других. В 1988 году журнал "Огонек" опубликовал первый
рассказ
Л. Разгона из книги "Непридуманное"
-- "Жена президента", вызвавший
большой читатель ский резонанс.
ОТ РЕДАКЦИИ
ее обычном словарном обозначении: "То, что действительно было, то, что в
действительности есть". В ней нет придуманных персонажей, эпизодов, дат.
Обстоятельства жизни автора, его семнадцатилетнее пребывание в тюрьмах,
этапах, лагерях, встречи с разнообразнейшими людьми, разделившими его
судьбу, и стали материалом этой книги.
ЖЕНА ПРЕЗИДЕНТА
Субботний летний вечер уже давно начался, и мне бы следовало быть в
пути. На свой короткий "уикэнд" я обычно уходил в Вожаель. И уже привык к
тридцатикилометровой пешей прогулке от Первого лагпункта до Комендантского.
А через сутки -- к такой же прогулке назад. Зимой я это расстояние проходил
быстро. Зимняя накатанная дорога была тверда, как асфальт, воздух "бодрил",
и я преодолевал почти марафонское расстояние быстро и даже без особой
усталости. Летом было намного труднее шагать по мелкому зыбучему песку,
размолотому колесами грузовиков. И я пользовался любой возможностью найти
какую-нибудь попутную машину.
Такая машина стояла перед вахтой и для путешественника выглядела очень
соблазнительно. Это был легковой вездеходик -- "козлик", сделанный по
образцу американского "Джипа". На этой игрушке можно до Вожаеля пролететь за
час-полтора. На вездеходе несколько часов назад приехало высокое медицинское
начальство: начальник нашего Санотдела привез полковника -- заместителя
начальника Санотдела ГУЛАГа. Почему бы не попробовать поехать с ним? Все же
я вроде бы и вольный, а следовательно,-- и ихний товарищ!..
Начальство вышло из вахты и направилось к своему экипажу. Я подошел к
начальнику Санотдела лагеря:
-- Товарищ майор! Если у Вас в машине есть место, пожалуйста, подвезите
меня в Вожаель.
Санотдельский майор был, в общем-то, вполне сносным и даже свойским
медицинским администратором. Я на это рассчитывал и не ошибся. Высокий
полковник с зелеными петличками и медицинской змейкой был со мной изысканно
вежлив. Я уселся позади, рядом с ним, и наш "козлик" попер по песчаным
буграм. Майор и полковник продолжали беседу, начатую, очевидно, еще в зоне.
В отличие от нашего майора, всю свою послеинститутскую жизнь проведшего в
лагерях, полковник в нашем ведомстве был новичком. Он окончил
Военно-медицинскую академию, все время служил в армии, но я, конечно, не мог
уяснить из разговора двух старших офицеров, почему полковник очутился в
ГУЛАГе.
Говорил больше полковник. Он рассказывал о своей фронтовой работе, об
интересных встречах. Особо ему посчастливилось на одного подчиненного: он
был главным хирургом той армии, где полковник состоял начальником медслужбы.
Хирург был зятем Калинина. Это и дало возможность моему соседу по автомобилю
познакомиться с самим Михаилом Ивановичем. С Калининским зятем он поехал в
командировку в Москву и там был приглашен на дачу, где запросто обедал и
собеседовал со знаменитым главой нашего государства.
У полковника от волнения дрожал голос, когда он рассказывал об обаянии
Калинина, о его скромности, принципиальности, о великом уважении, с которым
к нему относились в стране. Потом он.перешел к похвалам его зятю, высказал
сожаление о том, что жизнь их сейчас разделила, рассказал майору, что его
бывший подчиненный сейчас является армейским хирургом в таком-то месте.
...И тут меня дернул черт!.. Я сказал полковнику, что зять Калинина
сейчас является главным хирургом такого-то фронта и находится совсем в
другом городе... Полковник некоторое время молчал, потом повернулся ко мне и
с убийственной вежливостью спросил:
-- Извините, но ОТКУДА ВЫ ЭТО ЗНАЕТЕ?
Это было сказано так, что моя честь не могла такое стерпеть. И я
совершенно спокойно ему ответил:
-- Мне это говорила его жена, Лидия Михайловна.
Полковник довольно долго молчал, переваривая столь неожиданную
информацию, полученную от человека, чье прошлое не оставляло никаких
сомнений. Потом он не выдержал:
-- Вы меня еще раз извините... Но когда Вам это говорила Лидия
Михайловна?..
...Отступать мне уже было почти некуда.
-- Недели две назад...
На этот раз полковник молчал еще дольше. На лице сто отражалась
умственная работа. Очевидно, она ни к чему не привела, потому что
съедаемый вопросами, на которые не мог найти логического ответа, он
снова обратился ко мне:
-- Ради бога, извините мою назойливость... Но где Вам об этом говорила
Лидия Михайловна?
...Господи! Ну зачем я ввязался в эту историю?! И тут еще наш майор! И
черт его знает, что еще из-за этого дурацкого разговора произойдет?! Но что
я могу теперь делать?..
-- Она мне об этом говорила в Вожаеле.
На этот раз реакция полковника была мгновенной:
-- Нет, я ничего совершенно не понимаю! Что могла Лидия Михайловна
делать здесь, в Вожаеле? Чего ради Лидия Михайловна могла приехать в
Вожаель?!
...Я молчал, как убитый. Чего я буду отвечать? Может, этому полковнику
и не положено знать, что знают здесь все?..
-- Майор! Вы не можете мне ответить на этот вопрос? Что могла делать
в Вожаеле Лидия Михайловна Калинина?
Майор совершенно спокойно сказал:
-- А на свиданку она приезжала.
-- То есть как это -- на свиданку?! К кому она могла приезжать на
свиданку -- как Вы говорите?..
-- Да к матери своей. Она заключенная у нас тут на Комендантском.
При всем своем довольно богатом жизненном опыте я редко встречал такую
шоковую реакцию, какая приключилась с полковником. Он схватился руками за
голову и с каким-то мычанием уткнул голову в колени. Как припадочный, он
раскачивался из стороны в сторону, бессвязный, истерический поток слов из
него вытекал бурной, ничем не сдерживаемой рекой...
-- Боже мой! Боже мой!.. Нет, нет, это нельзя понять! Это не в
состоянии вместиться в сознание! Жена Калинина! Жена Всесоюзного старосты!
Да чтобы она ни совершила, какое бы преступление ни сделала, но держать жену
Калинина в тюрьме, в общей тюрьме, общем лагере!!! Господи! Позор какой,
несчастье какое!! Когда это? Как это? Может ли это быть?! А как же Михаил
Иванович?! Нет, не могу поверить! Этого не может быть!..
Полковник вытянулся, почти привстал в машине.
-- Майор! Я желаю ей представиться! Вы меня должны представить ей...
Я был сердит на себя, что влез в этот разговор. Ни повод к полковничьей
истерики, ни сама истерика не вызывали у меня особенного веселья. Но
идиотские слова заместителя начальника Санотдела ГУЛАГа чуть меня не
рассмешили. Я себе моментально представил, как сидит Екатерина Ивановна в
своей каморке, в бане на Комендантском, и со свойственной ей
скрупулезностью, осколком стекла счищает гнид с серых, только что
выстиранных арестантских кальсон, а в это время ей приходит почтительно
"представиться" этот полковник...
* * *
В оправдание полковника следует сказать, что его бурная реакция была, в
общем-то, совершенно естественной и человечной. Даже ко всему привычное
сознание с трудом примирялось, что жена главы государства, знаменитого
наиуважаемого деятеля партии, ведет жизнь обыкновенной арестантки в самом
обыкновенном лагере... Шок от такого известия испытывали люди и более
грамотные, нежели военный врач, недавно начавший работать в лагерях.
Нечто подобное случилось даже с Рикой. Именно от нее я и узнал, что
Екатерина Ивановна находится в нашем лагере.
Однажды, когда она гостила у меня на Первом, она рассказала, что очень
подружилась с одной старушкой-арестанткой. Старуха прибыла из другого
лагеря, в формуляре у нее сказано, что использовать ее можно только на общих
подконвойных работах, но врачи на Комендантском дали ей слабую категорию, ее
удалось устроить работать в бане: счищать гнид с белья и выдавать это белье
моющимся. Екатерина Ивановна живет в бельевой, она, наконец-то, отдыхает от
многих лет, проведенных на общих тяжелых работах, и Рика после работы в
конторе ежедневно к ней заходит: занести что-нибудь из "вольной еды",
посидеть, поговорить с умной и славной старухой. Она нерусская, какая-то
прибалтийка, но давно обрусела и мало похожа на работницу, хотя и сказала
как-то, что давно-давно работала на заводе... Да и фамилия у нее вполне
русская...
-- А какая?
-- Калинина.
-- Это жена Михаила Ивановича Калинина.
...Рика не впала в истерию, подобно полковнику, но категорически
отказывалась признавать за правду мои слова... Во-первых -- не может быть!..
А затем --при ее отношениях с ней она не могла бы утаить это от нее...
Да и об этом не могли бы не знать!..
Но я-то был почти уверен в том, что это так. Я не был знаком с
Екатериной Ивановной. Но она была в дружеских отношениях с родителями моей
жены, и когда летом тридцать седьмого года вокруг нас образовалась пустота,
когда исчезли все многочисленные друзья и знакомые, перестал звонить
телефон, Екатерина Ивановна была одной из немногих, кто продолжал
справляться о здоровье Оксаны -- моей жены, и доставала ей из Кремлевской
аптеки недоступные простым смертным лекарства. В конце тридцать седьмого
года этот источник помощи иссяк: мы узнали, что Екатерина Ивановна
арестована.
x x x
ни было не следовало приходить в состояние дикого недоумения от того, что в
тюрьме сидит жена члена Политбюро В конце концов, если запросто арестовывают
и расстреливают самих членов Политбюро, то почему же каким-то иммунитетом
должны пользоваться их жены?..
А мы уже знали, что Сталин, при всем своем увлечении передовой
техникой, не расстается со старыми привычками: у каждого из его соратников
обязательно должны быть арестованы близкие. Кажется, среди ближайшего
окружения Сталина не было ни одного человека, у которого не арестовывали
более или менее близких родственников. У Кагановича одного брата
расстреляли, другой предпочел застрелиться сам; у Шверника арестовали и
расстреляли жившего с ним мужа его единственной дочери -- Стаха Ганецкого; у
Ворошилова арестовали родителей жены его сына и пытались арестовать жену
Ворошилова-- Екатерину Давыдовну; у Молотова, как известно, арестовали его
жену, которая сама была руководящим... Этот список можно продолжить... И
ничего не было удивительного в том, что арестовали жену и у Калинина.
Ну, а считаться с Калининым перестали уже давно. Я был на воле, когда
арестовали самого старого и близкого друга Калинина, его товарища еще по
работе на Путиловском -- Александра Васильевича Шотмана. Семья Шотмана была
мне близка, я дружил с его сыном и от него узнал некоторые подробности,
весьма, правда, обычные для своего времени. Шотман был не только другом
Калинина, старейшим большевиком, человеком, близким к Ленину... Он был еще и
членом Президиума ЦИКа, а, следовательно, формально, личностью
"неприкосновенной", и уж во всяком случае человеком, чей арест должен был
быть формально согласован с Председателем ЦИКа...
Ну так вот: пришли ночью к Шотману, спросили первое, что спрашивали у
старых большевиков: "Оружие и ленинские документы есть?" и забрали старика.
Жена Шотмана, еле дождавшись утра, позвонила Калинину. Михаил Иванович
обрадовался старой своей приятельнице и запел в телефон:
"Ну, наконец-то хоть ты позвонила. Уже почти неделю ни ты, ни Шурочка
не звонили, это свинство оставлять меня одного сейчас, ну как Шурочкин
радикулит, как дети..."
Жена Шотмана прервала радостно-спокойные слова старого друга:
-- Миша! Неужели тебе неизвестно, что сегодня ночью взяли Шуру?..
...Долгое-долгое молчание в телефонной трубке, и затем отчаянный крик
бедного президента:
-- Я ничего не знаю!.. Клянусь, я ничего не знаю!!!
Вечером того же дня жена Шотмана также была арестована. Сколько таких
звонков пришлось услышать Калинину?
x x x
первой же встрече с Екатериной Ивановной передать ей привет от меня и
спросить ее от моего имени: знает ли что-либо о Шотмане и его жене... На
другой день мне позвонили с Комендантского, и я услышал охрипший от волнения
голос Рики:
-- Ты был прав! Все так, как ты говорил!..
Потом Рика мне рассказывала об этой драматической сцене... Она пришла в
баню к Екатерине Ивановне и, запинаясь, сказала то, что я ее просил сказать.
Екатерина Ивановна, при всей своей эстонской выдержке, побелела... Тогда
Рика спросила ее:
-- Неужели это правда? Неужели Вы?..
...И Екатерина Ивановна бросилась на шею Рике, и обе стали плакать так,
как это положено всем женщинам на свете. Даже, если они обладают выдержкой и
опытом, какие были у жены нашего президента.
Екатерину Ивановну "взяли" довольно банально, без особого
художественного спектакля. Просто ей позвонили в Кремль из ателье, где
шилось ее платье, и попросили приехать на примерку. В ателье ее уже
ждали...
Екатерина Ивановна, как я уже говорил, обладала эстонской
неразговорчивостью, конспиративным опытом старой революционерки и
жены профессионального революционера. Она не любила рассказывать о всем
том, что происходило после звонка из ателье. Но мы знали, что сидела она
тяжело. У нее в формуляре была чуть ли не половина Уголовного кодекса,
включая и самое страшное: статья 58-8 -- террор. Формуляр ее был перекрещен,
что означало -- она никогда не может быть расконвоирована и должна
использоваться только на общих тяжелых подконвойных работах. Из тех десяти
лет, к каким она была осуждена, Екатерина Ивановна большую часть отбыла на
самых тяжелых работах, на каких только использовались в лагере женщины. Но
она была здоровой, с детства привыкшей к труду и все это перенесла. Только
тогда, когда из другого расформированного во время войны лагеря она попала к
нам, удалось ее пристроить на "блатную" работу.
Во время последнего года войны в жизни Екатерины Ивановны стали
происходить благодатные изменения. Вероятно, Калинин не переставал просить
за жену. Что тоже отличало его от других "ближайших соратников". Молотов
никогда не заикался о своей жене, а его дочь, вступая в партию, на вопрос о
родителях ответила, что отец у нее -- Молотов, а матери у нее нет... Словом,
в последний год войны к Екатерине Ивановне стали регулярно приезжать ее
дочери --Юлия и Лидия. На время приезда в поселке выделяли комнату,
обставляли ее шикарной мебелью и даже коврами -- все же дочь Калинина! --
и заключенной жене президента разрешали три дня жить без конвоя в
комнате у своей дочери...
Когда в первый раз приехала Лида, Екатерина Ивановна передала мне через
Рику приглашение "в гости". Я тогда и познакомился с ней. Сидел, пил
привезенное из Москвы превосходное вино, вкус которого я давно забыл, ел
невозможные и невероятные вкусности, включая традиционно-обязательную
для номенклатуры -- икру... И слушал рассказы человека, только что
приехавшего из Москвы.
Страшновато -- даже для меня -- было слушать о том, как много и часто
Калинин униженно, обливаясь слезами, просил Сталина пощадить его подругу
жизни, освободить ее, дать ему возможность хоть перед смертью побыть с
ней... Однажды, уже в победные времена, разнежившийся Сталин, которому
надоели слезы старика, сказал, что ладно-- черт с ним!-- освободит он
старуху, как только кончится война!
... И теперь Калинин и его семья ждали конца войны с еще большим,
возможно, трепетным нетерпением, нежели прочие советские люди. Вот тогда-то,
во время одного из таких свиданий, я услышал, где находится зять Калинина,
чем и вызвал психический криз у заместителя начальника Санотдела ГУЛАГа.
После трех дней свидания заключенную Калинину опять переводили на
лагпункт, и она снова бралась за свое орудие производства: осколок стекла
для чистки гнид.
Когда будущий романист, воспевающий великую личность гениального
убийцы, будет описывать чувства, охватившие Сталина, когда война была
завершена, пусть он не забудет написать, что он -- в своей благостыне -- не
забыл и о такой мелочи, как обещание, данное Михаилу Ивановичу Калинину.
Почти ровно через месяц после окончания войны пришла телеграмма об
освобождении Екатерины Ивановны. Правда, в телеграмме не было указано, на
основании чего она освобождается, и администрация лагеря могла выдать ей
обычный для освобождающихся собачий паспорт, лишавший ее права приехать не
только в Москву, но и в еще двести семьдесят городов... Спешно снова
запросили Москву, расплывшийся от улыбок и любезностей начальник лагеря
предложил Екатерине Ивановне пожить пока у него... Но Екатерина Ивановна
предпочла эти дни пожить у Рики. Через несколько дней машина с начальством
подкатила к бедной хижине, где обитала Рика, начальники потащили чемоданы
своей бывшей подопечной, и Екатерина Ивановна, провожаемая Рикой, отбыла на
станцию железной дороги.
Осенью сорок пятого года, приехав в отпуск в Москву, я бывал у
Екатерины Ивановны. Мне это было трудно по многим причинам. В том числе
и потому, что Екатерина Ивановна жила у своей дочери в том самом доме,
в котором провела большую часть своей короткой жизни Оксана,--доме, в
котором жил и я... Лидия Калинина жила как раз под нашей бывшей квартирой, и
проходить по этому двору, по старой, воскресшей привычке подымать глаза к
окнам нашей комнаты -- было тяжко.
Екатерина Ивановна бывала рада моим приходам. Ехать к мужу в Кремль она
не захотела, и Михаил Иванович понимал, что это ей не нужно. Очевидно, что
сам он был к этому времени избавлен от каких-либо иллюзий. Когда в отпуск в
Москву приехала Рика, она много общалась с Екатериной Ивановной, ходила с
ней в театры, а после отъезда в Вожаель получала от нее милые письма. Легко
понять, почему Екатерине Ивановне не захотелось жить в Кремле. Это был страх
когда-нибудь случайно (хоть это было очень маловероятно) встретиться со
Сталиным. И все же ей этого не удалось избегнуть.
Когда Калинину дали возможность увидеть свою жену, он уже был
смертельно болен. Через год, летом сорок шестого года, он умер.
Мы были тогда еще в Устьвымлаге. Со странным чувством мы слушали
по радио и читали в газетах весь полный набор слов о том, как партия,
народ
и лично товарищ Сталин любили покойного. Еще было более странно читать
в газетах телеграмму английской королевы с выражением соболезнования
человеку, год назад чистившему гнид в лагере... И уж совсем было страшно
увидеть в газетах и журналах фотографии похорон Калинина. За гробом
покойного шла Екатерина Ивановна, а рядом с нею шел Сталин со всей своей
компанией...
...Значит, все-таки произошла эта встреча, произошел этот невероятный
кромешный маскарад, до которого не додумался и Шекспир в своих хрониках...
Как ни бесчеловечно было бы задать Екатерине Ивановне вопрос о ее чувствах
при этой встрече, но я бы это сделал, доведись мне ее снова увидеть. Но наше
с Рикой пребывание на воле было коротким, а когда в пятидесятых годах мы
вернулись в Москву, Екатерины Ивановны не было в городе.
Однажды в исторической редакции Детгиза я застал Юлию Михайловну
Калинину, только что выпустившую для детей книгу о своем отце. Меня с ней
познакомили.
Я сказал:
-- Мы с вами знакомы, Юлия Михайловна.
Юлия Михайловна внимательно в меня всмотрелась:
-- Да, да, конечно, мы с вами встречались. Наверняка в каком-то
санатории. В Барвихе или Соснах, да?
-- Нет, это был не совсем санаторий. Это место называлось Вожаель...
И в глазах дочери моей солагерницы я увидел возникшее чувство ужаса и
жалости -- то самое, какое я видел много лет назад при первом нашем
знакомстве.
ПРИНЦ
x x x
Действительно, жизнь этого человека была необыкновенной, история
того, как очутился он в коми-зырянских лесах, выделялась своей
необычностью даже на фоне всего необычайного, что тогда происходило со всеми
нами.
...И в самом деле он был принц! Самый настоящий, доподлинный принц.
Конечно, не из Бурбонов, Гогенцоллернов, Ганноверов, а -- как говорил
старший нарядчик -- из "чучмеков"... Он был афганский принц. Двоюродный брат
знаменитого афганского короля Амманулла-Хана. Я хорошо помнил историю этого
афганского "Петра Великого", помню даже его внешность. Он
был первым королем, который приехал в Советскую страну во время своего
путешествия по Европе. Для московских комсомольцев живой король был
невероятной экзотикой, и мы не стеснялись приходить к роскошному особняку на
Софийской набережной--тому, где сейчас Английское посольство, -- чтобы
смотреть, как из ворот дворца выезжает "Ролл-ройс" с королем и королевой.
Как известно, Амманулла-Хан почти петровской рукой стал ограничивать
власть крупных феодалов и реакционного духовенства, завел западные порядки,