Иллюстрации к божественной комедии до ре hd. Божественная комедия в живописи

Одними из лучших иллюстраций к «Божественной комедии» Данте Алигьери являются акварели и гравюры английского художника и поэта Уильяма Блейка (1757-1827), известного также своми работами по к . Блейк начал работу над циклом иллюстраций к «Божественной комедии» за год до смерти и не успел закончить начатое. Сохранились иллюстрации, в том числе незаконченные, почти ко всем песням «Ада» и частично были проиллюстрированы «Чистилище» и «Рай».

В этой подборке представлены акварели, эскизы, гравюры к песням «Ада».

01. Песнь 1-я. Вергилий, Данте и три зверя: рысь (символ сладострастия), лев (гордость) и волчица (корыстолюбие).

02. Песнь 2-я. Данте и Вергилий в сумрачном лесу

03. Песнь 2-я. Вергилий рассказывает Данте, что был призван Беатриче

04. Песнь 3-я. Вергилий и Данте у врат Ада. Надпись «Входящие, оставьте упованья»

05. Песнь 3-я. Харон и ничтожные души на берегу реки Ахерон

06. Песнь 3-я. Харон и души, собирающиеся пересечь реку Ахерон

07. Песнь 4-я. Гомер, Гораций, Овидий и Лукан в Лимбе (первый круг Ада)

08. Песнь 4-я. Гомер ("с мечом в руке, величьем осиян")

09. Песнь 5-я. Минос, назначающий грешникам степень наказания

10. Песнь 5-я. Второй круг (сладострастники). Знаменитые любовники Франческа да Римини и Паоло Малатеста

11. Франческа да Римини и Паоло Малатеста

12. Песнь 6-я. Треглавый пёс Цербер, терзающий чревоугодников в третьем круге Ада

13. Вторая версия Цербера

14. Песнь 7-я. Плутос, охраняющий доступ в четвертый круг Ада, где казнятся скупцы и расточители

15. Песнь 7-я. Богиня Фортуна.

Ты видишь, сын, какой обман летучий
Даяния Фортуны, род земной
Исполнившие ненависти жгучей

16. Песнь 7-я. Круг пятый. Гневные в Стигийском болоте.

17. Песнь 7-я. Круг пятый. Данте и Вергилий у подножия башни на Стигийском болоте

18. Песнь 8-я. Вергилий отталкивает Филиппо Ардженти (флорентийского рыцаря, отличавшегося при жизни надменностью и бешеным нравом) от лодки Флегия (перевозчика душ через Стигийское болото)

19. Песнь 9-я. Падшие ангелы у ворот города Дита

20. Песнь 9-я. Небесный ангел у ворот города Дита

21. Песнь 10-я. Круг шестой (еретики). Данте и Фарината дельи Уберти - глава флорентийских гибеллинов, осужденный как подражатель Эпикура.

22. Песнь 12-я. Данте, Вергилий и Минотавр - страж 7-го круга Ада, где страдают насильники.

23. Песнь 13-я. Круг 7-й, второй пояс. Гарпии в лесу самоубийц

24. Песнь 13-я. Адские гончие охотятся на насильников над своим достоянием.

25. Песнь 14-я. Круг 7-й, третий пояс. Насильники над божеством, опаляемые адским пламенем.

26. Песнь 14-я. Царь Капаней - непримиримый богохульник, которого и оггненный дождь не мягчит. Был одним из царей, осаждавших Фивы. Взойдя на вражескую стену, он бросил дерзкий вызов богам, охранителям Фив, и самому Зевсу, который поразил его молнией.

27. Песнь 14-я. Критский Старец, описанный Вергилием как символ человечества, прошедшего через золотой, серебряный, медный и железный век, а сейчас опирающегося на хрупкую глиняную стопу. Близок час его конца.

28. Песнь 16-я. Круг 7-й, третий пояс. Насильники над естеством (содомиты). Данте беседует с Якопо Рустикуччи, который говорит, что в его злосчастьях виноват нрав его супруги. Эти слова толкуют двояко: или супруга была холодна к нему и тем самым побудила его стать гомосексуалистом или, как считал, например, Джованни Боккаччо, наоборот, была слишком развращена и заставила мужа совершить содомский грех с нею (содомия в средневековом понимании - это не только сексуальные контакты между мужчинами, но и отличные от вагинального полового акта гетеросексуальные практики (например, анальные и оральные контакты).

29. Песнь 17-я. Данте и Вергилий едут на Герионе - страже 8-го круга, где караются обманщики.

30. Песнь 18-я. Круг 8-й, первый ров (сводники и обольстители).

31. Сводники и обольстители

32. Песнь 18-я. Круг 8-й, второй ров (льстецы). Данте и Вергилий смотрят на льстецов, погруженных в кал. Среди них - гетера Фаида (героиня комедии Теренция "Евнух").

33. Песнь 19-я. Круг 8-й, третий ров (святокупцы). Папа Римский Николай III (в миру - Джованни Гаэтано дельи Орсини)

34. Песнь 20-я. Круг 8-й, четвертый ров (прорицатели).

35. Песнь 21-я. Круг 8-й, пятый ров (мздоимцы). Бес швыряет грешника

36. Песнь 21-я. Данте прячется за скалой, пока Вергилий говорит с бесами

37. Песнь 21-я. Бесы ведут Данте и Вергилия

38. Песнь 22-я. Бесы ведут Данте и Вергилия

39. Песнь 22-я. Взяточник Чамполо, мучимый бесами

40. Песнь 22-я. Драка бесов

41. Песнь 23-я. Данте и Вергилий спасаются от бесов

42. Песнь 23-я. Круг 8-й, пятый ров (лицемеры). Каиафа - иудейский первосвященник, подавший совет распять Христа. В Аду распят сам Каиафа.

43. Песнь 24-я. 8-й круг, 7-й ров. Воры, мучимые змеями

44. Воры

45. Песнь 24-я. Змея атакует Ванни Фуччи, виновника многих убийств и грабежей, в том числе ограбления ризницы Пистойского собора.

46. Песнь 25-я. Ванни Фуччи показывает кукиши Богу

47. Песнь 25-я. Кентавр Как, укравший у Геркулеса (Геракла) четырех быков и четырех овец из стада Гериона

48. Песнь 25-я. Аньелло Брунеллески превращается в змея

49. Аньелло Брунеллески

50. Песнь 25-я. Змея нападает на Буозо Донати

51. Песнь 25-я. Франческо Кавальканти превращается в человека, а Буозо Донати - в змея

52. Песнь 26-я. 8-й круг, 8-й ров. Лукавые советчики. Герои Троянской войны Диомед и Улисс (Одиссей) горят в пламени Ада

53. Песнь 28-я. 8-й круг, 9-й ров. Зачинщики раздора. Пророк Магомет (Мухаммед) - основатель ислама, новой религии, появившейся после христианства и тем самым, в глазах Данте, внесший в мир новый раскол. Рядом с Магометом - его зять Али с рассеченной головой (Али был убит ударом сабли по черепу). Его последователи (шииты) стали причиной раскола уже внутри ислама. С мечом в руках - бес, калечащий грешников.

54. Песнь 28-я. Без головы - Бертрам де Борн - провансальский трубадур, под влиянием которого начался раздор в Англии. С отрубленными кистями рук - Моска деи Ламберти, положивший начало разделению флорентийцев на гибеллинов и гвельфов.

59. Песнь 31-я. Эфиальт - бывший предводитель гигантов

60. Песнь 31-я. Антей помогает Данте и Вергилию

61. Песнь 32-я. Девятый круг, первый пояс (предатели родных). Братья Альберти, убившие друг друга

62. Песнь 32-я. Круг 9-й, второй пояс (предатели родины и единомышленников). Данте случайно ногой ушиб висок Бокке дельи Абати - предателю, отрубившему руку знаменосцу флорентийской конницы

63. Песнь 32-я. Данте таскает за волосы Бокку дельи Абати, отказывающегося назвать своё имя. Слева - Уголино делла Герардеска, грызущий архиепископа Руджери дельи Убальдини.

64. Песнь 33-я. Уголино делла Герардеска и Руджери дельи Убальдини. Уголино делла Герардеска, граф Доноратико, стоявший во главе Пизанской республики. В 1285 г. он разделил власть со своим внуком Нино Висконти, но вскоре между ними возник раздор. Этим воспользовались его враги, руководимые архиепископом Руджери дельи Убальдини, который, под личиной дружбы с Уголино и обещая ему содействие в борьбе с Нино, тайно вел интригу претив обоих. В 1288 г. он принудил Нино покинуть Пизу, а против Уголино поднял народный мятеж, обвиняя его в государственной измене. Уголино вместе с двумя сыновьями и двумя внуками был заточен в башню, где их затем уморили голодом (в мае 1289 г.). Руджери был провозглашен правителем республики, но вскоре смещен. Он умер в 1295 г. Чтобы предотвратить разгром Пизы гвельфской коалицией, Уголино уступил три замка Флоренции и пять замков Лукке. За это сторонники Руджери объявили его изменником. По-видимому, Данте не видит здесь предательства и помещает Уголино в Антенору за его борьбу с Нино Висконти, расценивая это стремление к единовластию как измену интересам родины. Казнь Руджери вдвойне страшна, потому что этот предатель родины предал и своего сообщника.

65. Песнь 34-я. Люцифер. В трех пастях Люцифера казнятся те, чей грех, по мысли Данте, ужаснее всех остальных: предатели величества божеского (Иуда, предавший Христа) и величества человеческого (Брут и Кассий, предавшие Юлия Цезаря), то есть тех двух властей, которые, согласно его доктрине, должны совместно (в лице первосвященника и в лице императора) вести человечество к блаженству вечному и к блаженству земному.

Навстречу вышел лев с подъятой гривой.

Он двинулся, и я ему вослед.

Смотри, как этот зверь меня стеснил!
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!

День уходил...

Я Беатриче, та, кто шлет тебя...

Входящие, оставьте упованья.

И вот в ладье навстречу нам плывет
Старик, поросший древней сединою...

А бес Харон сзывает стаю грешных...

И здесь, по приговору высшей воли,
Мы жаждем и надежды лишены...

Так я узрел славнейшую из школ,
Чьи песнопенья вознеслись над светом
И реют над другими, как орел.

Здесь ждет Минос, оскалив страшный рот;
Допрос и суд свершает у порога
И взмахами хвоста на муку шлет.

То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.

Никто из нас не дочитал листа...

Мое чело покрыла смертным потом;
И я упал, как падает мертвец.

Мой вождь нагнулся, простирая пясти,
И, взяв земли два полных кулака,
Метнул ее в прожорливые пасти.

За то, что я обжорству предавался,
Я истлеваю, под дождем стеня.

Молчи, проклятый волк!
Сгинь в клокотаньи собственной утробы!

Все золото, что блещет под луной
Иль было встарь, из этих теней, бедных
Не успокоило бы ни одной.

Сын мой, перед нами
Ты видишь тех, кого осилил гнев.

Помчался древний струг, и так глубоко
Не рассекалась ни под кем струя.

Тогда он руки протянул к челну;
Но вождь толкнул вцепившегося в злобе.

Расслышать я не мог его речей;
Но с ним враги беседовали мало.

Взгляни на яростных Эриний.
Вот Тисифона, средняя из них;
Левей - Мегера: справа олютело
Рыдает Алекто.

Он стал у врат и тростию подъятой
Их отворил, - и не боролся враг.

Учитель, кто похоронен
В гробницах этих скорбных, что такими
Стенаниями воздух оглашен?

Когда я стал у поднятой плиты,
В ногах могилы, мертвый, глянув строго,
Спросил надменно: "Чей потомок ты?"

Мой вождь и я укрылись за плитой
Большой гробницы, с надписью, гласившей:
"Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший".

А на краю, над сходом к бездне новой,
Раскинувшись, лежал позор критян,
Зачатый древле мнимою коровой.

Все стали, нас приметив на скале,
А трое подскакали ближе к краю,
Готовя лук и выбрав по стреле.

Хирон, браздой стрелы раздвинув клубы
Густых усов, пригладил их к щекам...

Когтистые, с пернатым животом,
Они тоскливо кличут по деревьям.

Тогда я руку протянул невольно
К терновнику и отломил сучок;
И ствол воскликнул: "Не ломай, мне больно!"

И вот бегут, левее нас, нагие,
Истерзанные двое, меж ветвей,
Ломая грудью заросли тугие.

А над пустыней медленно спадал
Дождь пламени, широкими платками,
Как снег в безветрии нагорных скал.

"Вы, сэр Брунетто?"

И образ омерзительный обмана,
Подплыв, но хвост к себе не подобрав,
Припал на берег всей громадой стана.

А он все вглубь и вглубь неспешно реет...

О, как проворно им удары эти
Вздымали пятки!

Туда взошли мы, и моим глазам
Предстали толпы влипших в кал зловонный,
Как будто взятый из отхожих ям.

Фаида эта, жившая средь блуда,
Сказала как-то на вопрос дружка:
"Ты мной довольна?" - "Нет, ты просто чудо!"

"Кто б ни был ты, поверженный во тьму
Вниз головой и вкопанный, как свая,
Ответь, коль можешь", - молвил я ему.

И зубьев до ста
Вонзились тут же грешнику в бока.

Но он вскричал: "Не будьте злы пока!"

Он прыгнул, крикнув: "Я тебя настиг!"

Но тот не хуже, чтоб нацелить когти,
Был ястреб-перемыт, и их тела
Вмиг очутились в раскаленном дегте.

Чуть он коснулся дна, те впопыхах
Уже достигли выступа стремнины
Как раз над нами.

Все - в мантиях, и затеняет вежды
Глубокий куколь, низок и давящ;
Так шьют клунийским инокам одежды.

Тот, на кого ты смотришь, здесь пронзенный,
Когда-то речи фарисеям вел,
Что может всех спасти один казненный.

Средь этого чудовищного скопа
Нагой народ, мечась, ни уголка
Не ждал, чтоб скрыться, ни гелиотропа.

"Увы, Аньель, да что с тобой такое? -
Кричали, глядя, остальные два. -
Смотри, уже ты ни один, ни двое".

Утащено

«Божественная комедия» вобрала все то, что годами крепло в душе поэта, питало его мысль и художественный гений. Верный давней клятве, Данте посвятил поэму Беатриче. Ее образ живет в «Божественной комедии» как светлое воспоминание о великой, единственной любви, о ее чистоте и вдохновляющей силе. Беатриче — образ-символ, образ - идея. Рядом с призраком умершей возлюбленной в «Комедии» встает другой образ — живой, трепетный, реальный. То образ родины поэта — Италии.

Сюжет поэмы - это аллегория, «хождение по мукам» — путь человеческой души от греха к праведности, от заблуждений земной жизни к истине. «Комедия», начинается картиной дремучего леса, в котором заблудился поэт. Его обступили хищные звери — лев, пантера, волчица. Поэту грозит гибель. И тут внезапно появляется перед ним старец, который отгоняет зверей и выводит его из грозной лесной чащи. Старец этот — великий римский поэт Вергилий. Его послала Беатриче, чья душа обитает в раю. Оттуда, с райских высот, умершая возлюбленная увидела опасность, которая угрожает Данте.

Вергилий предлагает Данте следовать за ним и ведет его по Загробному Миру. Они проходят через ад и чистилище, где видят мучения осужденных грешников, и подымаются к вратам рай, где Вергилий покидает Данте. Ему на смену является Беатриче. Она ведет Данте дальше, через райские сферы, где они лицезреют блаженство праведников на небесах. Возносясь все выше и выше, они достигают божественного престола, где поэту предстает образ самого бога.

Лесная чаща, в которой заблудился поэт, — это аллегория жизненных катастроф и нравственных падений человека. Хищные звери — гибельные человеческие страсти. Вергилий—земная мудрость, направляющая человека к добру. Беатриче - божественная мудрость, которая ведет к нравственному очищению и постижению истины. Путь духовного возрождения человека лежит через осознание им своей греховности (странствия по Аду) и искупление этих грехов (путь через чистилище), после чего душа, очищенная от скверны, попадает в Рай.

Данте изображает ад, как огромную воронку, уходящую к центру земли. Ад разделен на девять концентрических кругов. Чистилище — окруженная морем гора, имеющая семь уступов. Данте изображает ад местом наказания нераскаявшихся грешников. В чистилище находятся грешники, успевшие покаяться перед смертью. После очистительных испытаний они переходят из чистилища в Рай — обитель чистых душ. Он отводит каждому четкое, точно определенное место в соответствующих кругах ада или чистилища. У Данте христианская мифология перемешана с языческой. Унылая картина христианской обители мертвых зацвела поэтической фантазией, засветилась невиданными красками.

В царство средневековой аскетической догмы ворвалась нетленная красота античного искусства. История, воплощенная в человеческих судьбах, оживает под пером Данте. Царство мертвых поэт населил несметными толпами теней, но он дал им плоть, кровь, человеческие страсти, и обитатели загробного мира стали неотличимы от тех, кто живет на земле, Данте еще не отделяет историю от мифа, факт от вымысла. Рядом со своими современниками он изображает в поэме исторические личности, героев библейских преданий или литературных произведений.

От песни к песне разворачивается в поэме трагический свиток итальянской истории. Пламенная, негодующая страсть неудержимо рвется из каждой строки. В царство теней поэт принес все, что сжигало его в жизни, — любовь к Италии, непримиримую ненависть к политическим противникам, презрение к тем, кто обрек его родину на позор и разорение.

В поэме встает трагический образ Италии, увиденной глазами скитальца, исходившего всю ее землю, опаленную огнем кровопролитных войн: Италия, раба, скорбей очаг, В великой буре судно без кормила, Не госпожа народов, а кабак!...

А у тебя не могут без войны Твои живые, и они грызутся, Одной стеной и рвом окружены. Тебе, несчастной, стоит оглянуться. На берега твои и города: Где мирные обители найдутся? («Ч и с т и л и щ е », песнь VI)

Поэт говорит от лица всего итальянского народа. Италия обездоленных, обманутых, порабощенных впервые обрела голос в жгучих образах Дантовых терцин. Набатным гулом разносились они по стране, будили спящих и равнодушных, подымали отчаявшихся и звали Италию на битву с силами мрака и разрушения. Поэт гневно обличал сильных мира, преступных земных властителей, разжигавших войны и сеявших опустошение я гибель.

В 7-м кругу ада, там, где клокочет «жгучий Флегетон» — река, несущая вместо вод потоки кипящей крови, он собрал военных преступников разных времен и народов, которые мечутся в кровавом зареве адской реки:

…Здесь не один тиран, который жаждал золота и крови: Все, кто насильем осквернил свой сан. («Ад». песнь XII)

И все, кто здесь, и рядом, и вдали, Виновны были в распрях и раздорах. Среди живых, и вот их рассекли. («Ад», песнь XXVIII)

Пап и кардиналов Данте поместил в ад, среди лихоимцев, обманщиков, изменников. Поэма станет разящим оружием гуманистов в борьбе против лихоимцев католической церкви. Недаром церковная цензура то и дело подвергала запрету отдельные части «Божественной комедии», и по сей день многие ее стихи вызывают ярость Ватикана. Жизнь врывается в адскую бездну вихревым потоком, оглушает гулом, криками, всплесками ярости, отчаяния, боли.

Все здесь гудит, несется, клокочет. Воет адский вихрь, кружа в густом мраке души сладострастников (2-й круг ада). Вечно мчатся, не смея и на миг остановиться, «ничтожные» в преддверии Ада. Бегут по адскому кругу насильники с такой быстротой, что «ноги их кажутся крылами». Текут двойным встречным потоком обольстители и сводники. Мечется снежная вьюга, пляшет огненный дождь, клокочет река Флегетон и, воя, обрушивается на дно преисподней.

Но есть в глубинах адской бездны страшная обитель тишины. Там вечный мрак и неподвижность смерти. То круг изменников, предателей. Страна жгучего холода. Вечная мерзлота, где мертвым зеркалом блещет ледяное озеро Коцит, зажав в своей остекляневшей глади вмерзшие тела. Всю безмерность своего презрения к предательству, к измене, излил поэт в картине страшной казни — казни холодом, мраком, мертвой пустыней. Он собрал здесь все разновидности позорного порока. Предатели родины, предатели родных, близких, друзей, предавшие тех, кто им доверился... Холодные души, мертвые еще при жизни.

Им нет пощады, нет облегчения, им даже не дано выплакать свою муку, потому что их слезы...с самого начала, В подбровной накопляясь глубине, Твердеют, как хрустальные забрала. («Ад», песнь XXXIII)

Но муки предателей не трогают поэта. Зато какие вдохновенные, какие гордые слова находит Данте, чтобы воспеть красоту и величие гражданского подвига!

...я был один, когда решали Флоренцию стереть с лица земли? Я спас ее при поднятом забрале. («Ад», песнь X)

Той же светлой и вдохновенной кистью написан в поэме портрет Катона Уттического — римского патриота, отдавшего жизнь за республику. «Чистым духом», «величавой тенью» называет Данте благородного римлянина:

Его лицо так ярко украшалось Священным светом четырех светил, Что это блещет солнце — мне казалось. («Чистилище», песнь I)

Средневековые философы-моралисты писали свои произведения в аскетическом отрицании мира, в ожидании потустороннего бытия. Они звали к покаянию и очищению от греха во имя счастья вечной, загробной жизни. Грех объявлялся ими изначальным свойством человеческой природы, неизбежным спутником земного пути, следствием грехопадения первых людей и проклятия их богом. Моральный пафос «Божественной комедии» в ином. Поэт зовет к моральному очищению во имя достойной жизни на земле. Нетрудно заметить, что наиболее суровому осуждению подлежат у Данте не плотские грехи, которые церковь в своей ненависти к телесной природе человека осуждала так беспощадно, а пороки общественные: насилие, алчность, предательство, ложь. Они наказываются в самых мрачных низинах Дантова Ада.

« Матерью нечестья и позора» называет Данте жадность. Жадность несет жестокие социальные бедствия: вечные распри, политическую анархию, кровопролитные войны. Поэт клеймит служителей жадности, изыскивает им изощрённые пытки. Данте заглянул в глубь этого порока и увидел в нем знамение своей эпохи. Люди не всегда были рабами жадности, она — бог нового времени, ее породило растущее богатство, жажда обладания им. Она царит в папском дворце, свила себе гнездо в городских республиках, поселилась в феодальных замках. Образ тощей волчицы с раскаленным взором — символ жадности — зловещим призраком проходит по всей поэме. В разговоре с тенью «ломбардца Марко» поэт не побоялся дать открытый бой церковной догматике. В чем причина современного упадка нравов, вопрошает он тень Марко. Отчего: теперь уже никто. Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлито? («Чистилище», песнь XVI)

Что виной тому: гнев небес или изначальная греховность человеческой природы? И Марко дает поразительный ответ. Нет, причина не в божественной воле и не в изначальной порочности человека, Человек — не сосуд греха: он способен к нравственному совершенствованию, ибо обладает разумом и свободной волей. Причина упадка нравов в другом: ...дурное управленье Виной тому, что мир такой плохой, А не природы вашей извращенье. («Чистилище», песнь XVI)

Образ самого Данте всегда на переднем плане, образ гордого, страстного, мятежного человека, с его многообразным миром чувств: любовью, ненавистью, скорбью, гневом, состраданием. Поставив себя судьей человеческих дел, он не отделяет себя от грешного мира. Недаром у входа в чистилище ангел наносит огненным мечом на его челе семь раз латинскую букву «Р» в знак того, что поэт повинен во всех семи смертных грехах, и эти знаки постепенно исчезают один за другим по мере того, как поэт проходит по кругам чистилища.

А как беспощадно обличает он свои пороки перед Беатриче! Он не скрывает ни одной своей человеческой слабости. Сколько раз на протяжении жуткого странствия обуревали его смятение, отчаяние, страх, малодушие, и он не стыдится признаться в этом.

В глазах церкви решающим критерием «праведности» служили не личные качества человека, не подвиги гуманности, а преданность догматам веры. Данте отвергает этот богословский критерий и судит о человеке по личным нравственным качествам и по земным делам. Праведен тот, «кто в делах и в мыслях к правде обращен, ни в жизни, ни в речах не делал зла» («Рай», песнь XIX).

Следуя этому критерию, поэт разместил грешников в загробном мире, дерзко нарушая разработанную церковью иерархию грехов и воздаяний. Он избавил от адских мук великих мыслителей языческой древности, определив им место в особом «лимбе» ада, где они пребывают в состоянии «полублаженства».

В этом же лимбе Данте поместил и «неверного» мусульманина — султана Саладина, ибо великодушие этого человека славили народные притчи и легенды. В Дантовом раю находится место даже для нехристиан, если они прославлены добрыми делами. А служители «истинной веры» — папы и кардиналы, повинные в постыдных преступлениях, помещены в ад, им определены жестокие кары.

Его грешник может в то же время быть праведником. В «Божественной комедии» немало таких «праведных грешников», и это — самые живые, самые человечные образы поэмы. Они воплотили широкий, истинно гуманный взгляд на людей — взгляд поэта, кому дорого все человеческое, кто умеет восхищаться силой и свободой личности, пытливостью человеческого ума, кому понятны и жажда земной радости и муки земной любви.

Данте принёс в поэзию целый мир новых художественных образов, такой богатый и жизненно правдивый, что теперь, спустя столетия, мировая поэзия черпает из этого источника.

Иллюстрации французского гравёра и живописца Гюстава Доре (1832 — 1883).

http://clubs.ya.ru/4611686018427432697/replies.xml?item_no=169334