Цикл рассказов маленькая трилогия. «Маленькая трилогия» А.П

Рассказ «О любви» Чехов написал в 1898 году. Произведение завершает «Маленькую трилогию» автора, куда также вошли изучаемые на уроках литературы рассказы «Человек в футляре» и «Крыжовник». В рассказе «О любви» автор раскрывает тему «футлярности» в любви, показывая, как люди сами ограничивают себя, не дают себе быть счастливыми. Читать онлайн краткое содержание «О любви» можно прямо на нашем сайте.

Главные герои

Павел Константиныч Алехин – небогатый помещик, поделившийся с гостями историей любви к Анне Алексеевне.

Анна Алексеевна – добрая, интеллигентная женщина, жена Лугановича; в нее был влюблен Алехин.

Другие герои

Луганович – «товарищ председатель окружного суда» , «милейшая личность» , муж Анны Алексеевны.

Буркин, Иван Иваныч – гости Алехина, которым он рассказывал свою историю.

Алехин, Иван Иванович и Буркин беседовали за завтраком. Хозяин рассказал, что его служанка Пелагея была сильно влюблена в повара Никанора, но не хотела идти за него замуж, так как он пил, буйствовал и даже бил ее.

Размышляя о природе любви, Алехин приходит к выводу, что «тайна сия велика есть» . Мужчина считает, что русские украшают любовь роковыми вопросами: «честно это или нечестно, умно или глупо, к чему поведет эта любовь» . И Алехин рассказал о своей любви.

Он переехал в Софьино сразу после окончания университета. Так как «на имении был большой долг» , Алехин решил уступить своим городским привычкам и усердно работать, пока все не уплатит. Алехин вместе со всеми пахал, сеял, косил.

В первые же годы мужчину выбрали в «почетные мировые судьи» . На одном из заседаний он познакомился с Лугановичем. Тот позвал Алехина на обед и представил своей жене Анне Алексеевне, которой тогда было не более двадцати двух лет. Алехин «почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое» . Следующий раз Алехин увиделся с Анной Алексеевной на благотворительном спектакле.

Павел Константиныч все чаще бывал у Лугановичей, став у них «своим» , ему всегда были рады. И каждый раз Анна Алексеевна производила на него «впечатление чего-то нового, необыкновенного и важного» . Они могли беседовать, подолгу молчать или она играла ему на рояле.

Если Алехин долго не приезжал в город, Лугановичи начинали беспокоиться. Они не понимали, как образованный человек может жить в деревне. Лугановичи дарили Алехину подарки, а если его «притеснял какой-нибудь кредитор» , предлагали одолжить денег, однако он никогда не соглашался.

Алехин все время пытался «понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика, имеет от него детей» .

Каждый раз, приезжая в город, мужчина видел, что Анна Алексеевна его ждала. Однако они не признавались в своей любви, «скрывали ее робко, ревниво» . Алехин размышлял над тем, к чему бы могла привести их любовь, что он не может предложить ей интересную жизнь, а только «более будничную обстановку» . «И она, по-видимому, рассуждала подобным же образом» , думала о муже и детях. Они часто бывали в городе и в театре, о них даже ходили необоснованные слухи.

В последние годы Анна Алексеевна «уже лечилась от расстройства нервов» , ощущала недовольство жизнью. При посторонних она испытывала «какое-то странное раздражение» против Алехина.

Вскоре Лугановича назначили «председателем в одной из западных губерний» . В конце августа Анну Алексеевну доктор отправил лечиться в Крым, и было решено, что она приедет к семье позже. Провожая женщину, Алехин в последний момент вбежал в купе. Он обнял ее и начал целовать, она прижалась к нему и плакала. «Я признался ей в своей любви, и со жгучей болью в сердце я понял, как ненужно, мелко и как обманчиво было всё то, что нам мешало любить» . Он поцеловал ее в последний раз, и они навсегда расстались.

Размышляя над услышанным, Буркин и Иван Иваныч жалели, что Алехин не занимается наукой или чем-то подобным, и о том, какое, должно быть, скорбное лицо было у молодой дамы во время прощания.

Заключение

Главные герои рассказа «О любви» закрываются от своих чувств, пытаются скрыть их не только друг от друга, но и от самих себя. Композиционным приемом «рассказ в рассказе» Чехов подчеркивает, насколько сильно Алехин сожалеет об утерянной любви даже спустя много лет после случившегося.

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.4 . Всего получено оценок: 3442.

В 1898 году русский писатель-драматург Антон Павлович Чехов, "Маленькая трилогия" которого открыла новую тему, отражающую жизнь определенной части российского общества, вознамерился продолжить свои изыскания. Тема обещала быть достаточно обширной и писатель дал ей название "футлярщина". Обособленность, замкнутость, "свой собственный мир", в котором нет места другим людям, таковы характерные признаки "человека в футляре".

"Маленькая трилогия" Чехова, история создания

По свидетельству исследователей творчества великого писателя, идею трилогии ему подсказал Лев Николаевич Толстой. Антон Чехов, "Маленькая трилогия" которого стала "первой ласточкой", предполагал создать целую серию произведений об особенностях "футлярной жизни" людей, но ему удалось написать только три рассказа, после чего писатель разочаровался в своих творческих устремлениях. Он так отозвался о состоянии своей души: "Писать не хочется, пишешь как о надоевшей, пресной, постной еде, без вкуса и запаха..."

"Маленькая трилогия" Чехова, особенности композиции

Все три рассказа объединяет общая композиционная схема, раскрывающая суть каждого сюжета. "Маленькая трилогия" Чехова, в которую вошли три рассказа: "Человек в футляре", "Крыжовник" и "О любви", была издана в 1898 году. Трилогия заняла свое место в ряду бессмертных произведений великого русского писателя.

"Маленькая трилогия", краткое содержание

Трилогия, как и любое литературное произведение, следует определенному сюжету. "Маленькая трилогия" Чехова построена по принципу "рассказчик и слушатели", Чехов объединил троих закадычных друзей, которые за долгие годы дружбы привыкли делиться друг с другом историями из своей жизни. сельской гимназии некто Буркин, ветврач Иван Иванович Чимша-Гималайский и Алехин, образованный человек средних лет, живущий в имении своего отца, отошедшем ему по наследству.

"Человек в футляре"

"На краю села Мироносицкого, в сенном сарае старосты Прокофия, устроились на ночлег припозднившиеся охотники..." Так начинается рассказ Антона Чехова "Человек в футляре". Этими охотниками были Буркин и Иван Чимша-Гималайский. Удобно устроившись на сене, друзья разговорились. Спать не хотелось, и Буркин стал рассказывать историю своего сослуживца, учителя греческого языка Беликова.

Странный Беликов

Странный Беликов всегда ходил в утепленном ватой пальто, в галошах и с зонтом. Ходил он так в любое время года, и летом тоже. Свои личные вещи учитель тщательно упаковывал в специальные чехлы и чехольчики. Часы, перочинный ножик, табакерку раскладывал по коробочкам, которые всегда носил с собой. Столь необычные действия образованного и еще не старого человека объяснялись его желанием оградить себя от влияния внешней среды, он рассуждал так: "...а вдруг произойдет что-то такое-этакое...".

Беликов планомерно создавал свою защиту, а весь город потешался над незадачливым учителем, считая его причуды признаком легкого сумашествия. Но поскольку преподавателем он был хорошим, успеваемость гимназистов по его предмету не вызывала нареканий, то его и не трогали. Жил Беликов один, жениться боялся, иначе ведь и жену пришлось бы поместить в чехол.

Но вот в гимназию пришел новый учитель - преподаватель географии и истории Михаил Коваленко. Он недавно приехал в город вместе со своей сестрой, Варенькой, очаровательной особой неполных тридцати лет, улыбчивой непоседой. Вся гимназия была покорена веселым нравом Вареньки, не избежал этой участи и Беликов. Он даже стал иногда гулять с молодой женщиной, а прогуливаясь, доказывал ей с мрачным видом, что "брак - это чрезвычайно серьезная вещь". Варенька слушала его не очень внимательно, а вскоре нравоучения ей и вовсе надоели.

Однажды Беликов встретил Мишу Коваленко и Вареньку, когда они катались на велосипедах. Выглянув из своего футляра, он увидел двух счастливых свободных людей, и весь мир для него перевернулся. Потрясенный Беликов на следующий день пришел в дом Коваленко, желая доказать, как это неразумно - кататься на велосипеде, неприлично и опасно, некрасиво и унизительно. Вареньки дома не было, а Михаил взял да и спустил своего коллегу с лестницы.

А тут и Варенька подошла. Она весело рассмеялась, увидев, как Беликов кувыркается по ступенькам. А тот был настолько потрясен случившимся, что едва добрался до дома и слег. Проболел месяц, да и умер от душевного расстройства. На похоронах все желали ему "царства небесного", а про себя думали: "Ну наконец-то человек получил настоящий футляр, который теперь оградит его от любых неприятностей".

Крыжовник

"Маленькая трилогия" Чехова содержит еще один рассказ о "футлярной" жизни простого человека. Однажды Буркин и Иван Иванович Чимша-Гималайский, прогуливаясь вдоль поля, решили зайти к своему приятелю, Павлу Константиновичу Алехину. Тот радушно встретил старых знакомых, пригласил в сад. Сидели друзья среди разросшихся кустов крыжовника, и Чимша-Гималайский рассказал историю своего брата Николая Ивановича.

Герой рассказа с девятнадцати лет работал в казенной палате за небольшое жалование и едва И как у всякого материально стесненного человека, у него была мечта. Николаю Ивановичу хотелось иметь свое имение, хороший дом, а главное, чтобы в саду рос крыжовник. Не то чтобы он любил варенье из спелых ягод, а вот просто мечталось ему об этом. Годы шли, и все время перед глазами чиновника стояли кусты крыжовника. Чтобы когда-нибудь купить имение, Николай Иванович экономил каждую копейку, часто ему есть было нечего, все деньги он складывал в коробку и прятал ее в тайник.

Когда подошло время заводить семью, Николай Иванович посватался к вдове, богатой и очень некрасивой, со скверным характером. К тому же она была старше его чуть ли не на двадцать лет. Свадьбу играть не стали - из соображений экономии, а все деньги жены Николай Иванович положил в банк. Жили впроголодь, ходили в чем попало, детей не рожали. От такой жизни женщина вскоре умерла.

Исполнение мечты

Николай Иванович приобрел небольшую усадьбу с чахлыми деревьями в саду и зажил в свое удовольствие. Первым делом он купил двадцать кустов крыжовника и засадил ими все вокруг. Потом затеял тяжбу с расположенным неподалеку заводом, который, по его разумению, отравлял воздух, и крыжовник от этого не рос. Судебные разбирательства были бесконечными и разорительными для Николая Ивановича. И все же он чувствовал себя счастливым человеком, когда по утрам выходил в сад и смотрел на кусты крыжовника.

Через два месяца Николай Иванович заболел, у него обнаружился рак желудка. Плохое питание в течение многих лет, нервные расстройства, бессоница - все это не прошло даром. Когда он уже не мог встать с постели, и смерть должна была вот-вот наступить, прислуга внесла в комнату полную тарелку спелого крыжовника. Николай Иванович на него даже не взглянул.

О любви

И, наконец, "Маленькая трилогия" Чехова завершается рассказом о любви. С утра зарядил дождь. Павел Константинович Алехин позвал к завтраку своих приятелей Ивана Чимша-Гималайского и Буркина, которые со вчерашнего дня находились у него в гостях. За кофе с ликером начался разговор о том о сем, и Алехин поведал друзьям историю любви, которая произошла с ним в молодости.

Однажды Павла Константиновича избрали окружным судьей как образованного человека, знающего языки и хорошо разбирающегося в юриспруденции. В суде он познакомился с заместителем председателя, Дмитрием Лугановичем, и между ними возникли добрые приятельские отношения. Как-то после запутанного разбирательства, длившегося два дня подряд, когда все порядком утомились, Луганович пригласил Алехина на обед к себе домой.

Так Павел Константинович познакомился с Анной Алексеевной, женой Лугановича, молодой женщиной двадцати двух лет, интеллигентной, красивой. Он сразу почувствал в Анне родственную душу. За обедом говорили о разных пустяках, веселились, все трое прекрасно понимали друг друга, как будто были знакомы много лет. Алехин заметил, что между супругами существует полное взаимопонимание, и немало этому удивился, поскольку Анна Алексеевна со своей утонченностью и глубокой внутренней культурой была на голову выше простого и поверхностного Дмитрия Лугановича.

В тот же день Павел Константинович осознал, что Анна занимает все его мысли, старался вспомнить каждое ее слово, каждый взгляд. Тогда он еще не догадывался, что молодая женщина тоже пребывала в легком смятении после того, как Алехин откланялся и ушел к себе домой. Между ними протянулись невидимые нити, соединившие их души.

С тех пор Алехин стал часто бывать в доме Лугановичей, сдружился с ними и старался всячески быть полезным. Дмитрий и Анна тоже не оставались в долгу, предлагали помощь деньгами, когда Павел Константинович испытывал трудности с выплатой долгов, оставшихся еще от отца. Но для него было важно другое, ему хотелось ежеминутно видеть сияющие глаза Анны, слышать ее голос, быть с ней рядом.

Оба были уже влюблены друг в друга, но каждый понимал, что давать волю чувствам нельзя, это сделает несчастными всех окружающих и в конечном итоге разрушит семью Лугановичей и жизнь самого Алехина. Приходилось сдерживаться, ни Павел Константинович, ни Анна не позволяли любви вырваться на волю, держали ее в прочном футляре.

И только однажды, когда Анна Алексеевна уезжала в Крым на лечение, Алехин, оказавшись в купе поезда с ней наедине, смог обнять любимую женщину, поцеловать ее. Она ответила ему, обливаясь слезами, влюбленные провели вместе несколько счастливых минут и затем расстались навсегда.

"Маленькая трилогия", анализ

Творчество Антона Павловича сообразно его времени, в конце 19 века проблем в жизни российского общества было предостаточно. "Маленькие трилогии" Чехова могли быть созданы на любую тему, у писателя большинство рассказов можно объединять по тематическому признаку. И если бы писатель не разочаровался в сути своих исследований и продолжал творить, то мы получили бы еще много произведений на "футлярную" тему. И "маленькие трилогии" Чехова вполне могли бы стать "большими трилогиями".

Классическим примером прозаического цикла может служить Чеховская композиция из трех рассказов (при журнальной публикации пронумерованных латинскими цифрами), смысл которых заметно обедняется и несколько меняется при раздельном их восприятии: «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви».

Конструктивным моментом взаимосвязи самостоятельных художественных целых здесь выступает композиционный принцип «рассказа в рассказе», а рассказчики (оказывающиеся в свою очередь героями для повествователя) выступают сквозными персонажами цикла.

Если бы смысл первой части цикла сводился к саркастическому изобличению «футлярности», «беликовщины», то можно было бы констатировать, что литературоведу в этом случае анализировать по сути дела уже нечего. Разве самим Буркиным, излагающим историю «человека в футляре», не сделаны соответствующие наблюдения, обобщения, выводы? Разве характер Беликова нуждается в нашей дополнительной оценке или переоценке?

В самом деле, экспрессивно-символическая детализация образа, которую в иных случаях исследователю приходится фиксировать и выявлять по крупицам, рассказчиком Буркиным уже осуществлена и проинтерпретирована. При этом эстетическая позиция саркастически настроенного Буркина совпадает с иронией автора в «Смерти чиновника» или в финале «Ионыча». Но в этот раз Чехову понадобился посредник, рассказывающий историю персонаж, наделенный к тому же достаточно карикатурной внешностью:

Это был человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с черной бородой чуть не по пояс. Карикатурность этого портрета оттеняется контрастным обликом его собеседника, превращающим их в своего рода «карнавальную пару»: высокий худощавый старик с длинными усами. (Напомним, что и сам Беликов оказался героем карикатуры «Влюбленный антропос.)

Внимание к внешнему облику рассказчика, совершенно избыточное для повествования о «футлярности» Беликова, вынуждает нас предполагать несводимость авторской позиции к той, которую вполне определенно занимает Буркин. «Субъект сознания, — писал Б.О.Корман, — тем ближе к автору, чем в большей степени он растворен в тексте и не заметен в нем»; и напротив, «чем в большей степени субъект сознания становится определенной личностью со своим особым складом речи, характером, биографией (не говоря уже о внешности. — В. Г.), тем в меньшей степени он непосредственно выражает авторскую позицию».

Относительная узость кругозора рассказчика состоит, например, в том, что он легко и самонадеянно отделяет себя от тех, о ком он говорит: ...а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет! Между тем патетический гимн свободе, звучащий из уст самого Буркина, неожиданно выдает ограниченность, некоторого рода «футлярность» его собственного мышления:

Никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, — чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие уезжали из дому, и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?

Столь инфантильное переживание свободы как краткосрочной вседозволенности в отсутствие старших, робкое чаяние лишь намека на такую возможность объясняет «футлярную» реакцию Буркина на горькие обобщения его собеседника: — Ну, уж это вы из другой оперы, Иван Иваныч. <...> Давайте спать. (Отметим, что мотив сна — распространенная в чеховских текстах аллюзия неподлинного существования, тогда как бессонница обычно свидетельствует о напряженности внутренней жизни героя.)

А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр?

Но эти слова не могут служить исчерпывающим выражением собственной позиции автора, поскольку также вложены в уста действующего лица, изображенного субъекта речи.

Иван Иваныч — тоже посредник, но уже не между героем (Беликовым) и автором, как Буркин, а между героем и читателем. Внимательный слушатель рассказа о Беликове — это как бы образ читателя, введенный внутрь произведения. Не случайно он высказывается от имени некоторого «мы».

Если Буркин, иронически дистанцируясь от Беликова, ограничился саркастической интерпретацией своего рассказа, то Иван Иваныч, включая и самого себя в число людей, обремененных «футлярностью», драматизирует ситуацию:

Видеть и слышать, как лгут <...> сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и все это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишка, которому грош цена, — нет, больше жить так Невозможно!

Однако Иван Иваныч — всего лишь один из героев произведения, таящего в себе своеобразный «эффект матрешки»: нравственный кругозор Ивана Иваныча шире, чем сарказм Буркина (который, в свою очередь, шире юмористического смеха Вареньки над Беликовым), но уже авторской нравственной нормы. Для выявления этой последней необходимо сосредоточиться на «смысловом контексте», возникающем «на границах отдельных составляющих» цикла.

В «Крыжовнике» функция рассказчика переходит к Ивану Иванычу, и он предлагает нам весьма драматическую картину жизни.

Правда, герой его истории — Чимша-Гималайский младший — пополняет ряд саркастических чеховских персонажей, однако рассказ Ивана Иваныча оборачивается его личной исповедью: Но дело не в нем, а во мне самом. Я хочу вам рассказать, какая перемена произошла во мне...

Изложение истории брата начинается с картины их вольного, здорового детства. Акцентируется душевная близость героев, не вполне исчезающая с годами. Непосредственно вслед за шаржированным по-гоголевски портретом брата-помещика, заканчивающимся словами того и гляди хрюкнет в одеяло, следует: Мы обнялись и всплакнули от радости и от грустной мысли, что когда-то были молоды, а теперь оба седы, и умирать пора.

Иван Иваныч всматривается в новый характер Николая Иваныча, как в зеркало: Я тоже за обедом и на охоте поучал, как жить, как веровать, как управлять народом и т. д. В ту ночь рассказчик переживает драматический катарсис. Ощущая себя субъектом широкой внутренней заданности бытия (знаменитое: Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа), Иван Иваныч в постыдном довольстве брата прозревает узость внешней данности повседневного быта. Он постигает несогласуемость, несовместимость этих параметров человеческой жизни.

В этом переживании рождается своего рода формула чеховского драматизма: ...нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить! (как Гурову, Анне Сергеевне из «Дамы с собачкой» и многим другим героям писателя).

Второй «рассказ в рассказе» практически не требует интерпретации. Точки над i убедительно расставляются самим Иваном Иванычем. Две пятых текста отданы обрамлению этой исповедальной истории, что никак не позволяет вполне отождествить авторскую позицию с итоговыми суждениями рассказчика.

Об антагонизме между автором и рассказчиком, по-видимому, не может быть речи, однако не только младший, но и старший Чимша-Гималайский проявляет узость нравственного кругозора, провозглашая драматизм нормой жизни: Счастья нет, и не должно его быть...

При виде счастливого человека мною овладело тяжелое чувство, близкое к отчаянию, — говорит Иван Иваныч. Он не вполне осознает, что довольство брата — всего лишь мнимое счастье чисто «внешнего» человека, выродившейся псевдоличности. Занятая же им самим «экзистенциалистская» позиция отчаяния, чутко уловленная Чеховым в атмосфере эпохи, не оставляет в жизни места для чувства радости бытия.

А между тем такого рода радость по воле автора постоянно дает о себе знать в обрамлении основной истории. То охотники проникаются любовью к этому полю и думают о том, как велика, как прекрасна эта страна. То Алехин искренне радуется гостям, а те восхищены красотой горничной Пелагеи. Пожилой Иван Иваныч с мальчишеским увлечением и восторгом плавает и ныряет под дождем среди белых лилий. Алехин с видимым наслаждением ощущает тепло, чистоту, сухое платье, легкую обувь, радуется разговору гостей не о крупе, не о сене, не о дегте.

Не только об Алехине, но и о Буркине (и даже как будто о незримо присутствующих авторе и читателе) сказано: Хотелось почему-то говорить и слушать про изящных людей, про женщин (в устах же Ивана Иваныча женщины — глупые и праздные). Своего рода формулой ощущения живой радости бытия, не заслоненной, не вытесненной драматизмом исповеди, звучит: ...и то, что здесь теперь бесшумно ходила красивая Пелагея, — это было лучше всяких рассказов.

Иван Иваныч отвергает радости жизни с жестко моралистической позиции. Впрочем, и в самом деле, не служат ли всякого рода радости своеобразными «футлярами» счастливых людей, глухих к страданиям тех, кто несчастен? Постараемся извлечь обоснованный чеховский ответ на этот вопрос из трилогии в целом как циклического образования. Пока же отметим некоторые особенности нравственной позиции рассказчика в «Крыжовнике».

Драматический максимализм Ивана Иваныча (для меня теперь нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай) не безобиден для окружающих. Он несет в себе не только жажду добра, но и тонкий яд отчаяния. На это указывает, в частности, тесная связь на уровне фокализации финальных ситуаций первого и второго рассказов.

В концовке «Человека в футляре» Буркин, рассказав историю Беликова, быстро засыпает, а разволновавшийся, невыговорившийся Иван Иваныч все ворочался с боку на бок и вздыхал, а потом встал, опять вышел наружу и, севши у дверей, закурил трубочку. В финале же «Крыжовника» облегчивший свою душу Исповедью отчаяния Чимша-Гималайский укрывается с головой (как Беликов!) и засыпает, после чего повествователь замечает:

От его трубочки, лежавшей на столе, сильно пахло табачным перегаром, и Буркин долго не спал и все никак не мог понять, откуда этот тяжелый запах.

Показательно, что повествователь не демонстративно, но вполне очевидно меняет свою позицию тем, что в этот раз бодрствует с Буркиным, а не с Иваном Иванычем. Показательно и то, что тяжелый запах, ассоциирующийся с тягостными мыслями хозяина трубочки, с его драматической исповедью, отравляет иной запах, говорящий о простых радостях бытия, — за две фразы до процитированной концовки сообщалось: ...от их постелей, широких, прохладных, которые постилала красивая Пелагея, приятно пахло свежим бельем.

Следует отметить и то, что Иван Иваныч, разуверившись в личном счастье, утрачивает доверие к возможностям человеческой личности вообще, возлагая свои надежды лишь на неведомое сверхличное начало бытия: ...а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом.

Повествователь при этом явственно «отстраняется» от этого тезиса (столь понравившегося Толстому), замечая некое несоответствие коммуникативного поведения: герой проговорил это так, как будто просил лично для себя. В этом замечании нет никакого упрека, но в нем сквозит подспудная авторская мысль о том, что любой смысл коренится в личном бытии человека. Чехов, как показывает заключительный текст трилогии (и общий контекст его творчества), не знает ничего более разумного и великого.

Исповедь Алехина, составляющая третий рассказ цикла, весьма драматична. Зерно этого драматизма, как и в написанной год спустя «Даме с собачкой», составляет нереализованность личной тайны: Мы боялись всего, что могло бы открыть нашу тайну нам же самим (слово тайна еще трижды встречается в речи Алехина).

Обрамление рассказываемой истории не вступает в противоречие с эстетической ситуацией «рассказа в рассказе», как это было в «Крыжовнике», однако в самих рассуждениях главного героя немало противоречивого. Противоречие состоит, например, в том, что, по мнению Алехина (подчеркнем: не автора!), нужно объяснять каждый случай в отдельности, не пытаясь обобщать, но сам Алехин завершает свою историю как раз обобщением.

Заявив в самом начале, что в любви важны вопросы личного счастья (и тем самым косвенно вступая в спор с Иваном Иванычем), Алехин в конце своего монолога, подобно рассказчику «Крыжовника», утверждает: Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье... А далее прибавляет: ...или не нужно рассуждать вовсе, — чем дискредитирует высшее как источник рассуждений.

Вся внутренняя жизнь Алехина в его отношениях с Анной Алексеевной пронизана обычным для зрелой чеховской прозы драматическим противоречием между личностью героя и его характером: Я любил нежно, глубоко, но я рассуждал... Первое идет от личности, второе — от характера как способа адаптации этой личности к обстоятельствам. «Футлярность» саркастических персонажей двух первых историй состоит как раз в поглощенности, подавленности когда-то живой личности — «скорлупой» характера (не случайно оба, по воле автора, умирают).

Рассогласованность алехинского характера и его личности проявляется, например, в следующем: работа в имении у него кипела неистовая, но, принимая в ней самое деятельное участие, он при этом скучал и брезгливо морщился. Но эта рассогласованность по-чеховски свидетельствует о наличии у героя живого человеческого «я».

В этом и заключается его (подтверждаемое любовью Анны Алексеевны) преимущество перед Лугановичем, который держится около солидных людей, вялый, ненужный, с покорным, безучастным выражением, точно его привели сюда продавать. Называя Лугановича добряком, Алехин сопровождает эту характеристику парадоксальным разъяснением: ...один из тех простодушных людей, которые крепко держатся мнения, что раз человек попал под суд, то, значит, он виноват.

Приверженность Лугановича к выражению мнения в законном порядке, на бумаге со всей очевидностью говорит читателю трилогии, что перед ним «футлярный» человек — вариант Беликова, все же решившегося жениться. Но сам рассказчик Алехин этого не осознает, характеризуя мужа Анны Алексеевны как милейшую личность.

Скрытая авторская ирония дает себя знать и в приверженности героя-рассказчика к теме сна (сон у Чехова практически всегда аллюзивно сопряжен с духовной смертью). Еще в предыдущем рассказе Алехину сильно хотелось спать. Теперь же он увлеченно повествует о том, как спал на ходу, как поначалу, ложась спать, читал на ночь, а позднее не успевал добраться до своей постели и засыпал в сарае, в санях или где-нибудь в лесной сторожке. Заседания окружного суда представляются Алехину роскошью после спанья в санях. При этом он жалуется Анне Алексеевне, что в дождливую погоду дурно спит.

Однако в целом рассказ Алехина заметно ближе к авторской манере зрелого Чехова, чем рассказы Буркина и Чимши-Гималайского. Близость эта состоит «в отказе от миссии учительства», в том, что «Чехов не навязывал никакого постулата», а «моральная требовательность обращалась им прежде всего на себя»

Эти слова вполне применимы и к Алехину — рассказчику, индивидуализирующему собственную историю любви как отдельный случай, тогда как первые два рассказчика трилогии резко порицают своих персонажей, решительно обобщают и вообще «учительствуют»:

Буркин — учитель по профессии, а Иван Иваныч страстно проповедует (кстати, его патетическое восклицание: Не давайте усыплять себя! <...> не уставайте делать добро! — весьма неуместно обращено к наработавшемуся за день Алехину, у которого от усталости слипались глаза).

И все же несомненна некоторая авторская отстраненность от сонного Алехина, который не вникал в смысл речи Ивана Иваныча и только радовался разговору о чем-то, что не имело прямого отношения к его жизни. Очевидна она и в отношении двух других рассказчиков. И хотя в доведении до читателя всех трех рассказов имеется немалая доля внутреннего согласия повествователя с каждым из них, жизненные позиции рассказывающих героев далеки от осуществления нравственной нормы авторского сознания.

В поисках текстуальных следов этого «облеченного в молчание» (Бахтин) сознания обратим внимание на то, что объединяет всех без исключения персонажей цикла. Общей для них в той или иноймере оказывается жизненная позиция уединенного существования, в чем и состоит, по-видимому, наиболее глубокий смысл явления «футлярности». Знаменательна фраза из «Крыжовника», сводящая в пределах одного кадра фокализации всех трех героеврассказчиков: Потом все трое сидели в креслах, в разных концах гостиной, и молчали.

Тюпа В.И. — Анализ художественного текста — М., 2009 г.

Всю трилогию объединяют три героя-рассказчика, товарищей по охоте: Буркин, Иван Иванович и Алёхин, причем каждый из героев рассказывает одну из трёх историй.

«Человек в футляре» («Русская мысль», , № 7)

«Человек в футляре» открывает трилогию. Здесь наиболее ярко и открыто выражена тема «футлярной жизни». Образ Беликова во многом гротескный, а название во многом задаёт тон и тему всему циклу. Эту историю мы слышим от Буркина - сослуживца Беликова.

«Крыжовник» («Русская мысль», , № 8)

«Крыжовник» - второй рассказ трилогии, тема «футлярности» присутствует в нем в более тонком виде, чем в первом рассказе. В этот раз Иван Иванович Чимша-Гималайский повествует историю жизни своего брата Николая.

«О любви» («Русская мысль», , № 8)

«О любви» - последний рассказ трилогии. В нем основная тема трилогии звучит наиболее тонко. Как видно из названия, это история о любви: историю своих отношений с Анной Алексеевной Луганович рассказывает Алёхин.

Критики о трилогии

Вся трилогия была высоко оценена критиками. Измайлов отметил положительные изменения в творчестве Чехова Богданович писал о трилогии, что хоть между тремя рассказами нет явной связи, в ней «обрисовывается среда, где властвует человек в футляре». По мнению Скабичевского чеховские рассказы выступают против популярного в конце XIX века понятия «среда заела» и говорят о том, что среду эту создают сами люди своим бездействием, боязнью чего-то нового, своей «футлярностью».

См. также

Напишите отзыв о статье "Маленькая трилогия"

Примечания

Отрывок, характеризующий Маленькая трилогия

– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Состав трилогии

Всю трилогию объединяют три героя-рассказчика, товарищи по охоте: Буркин, Иван Иванович и Алёхин, - причем каждый из героев рассказывает одну из трёх историй.

«Человек в футляре» («Русская мысль», , № 7)

«Человек в футляре» открывает трилогию. Здесь наиболее ярко и открыто выражена тема «футлярной жизни». Образ Беликова во многом гротескный, а название во многом задаёт тон и тему всему циклу. Эту историю мы слышим от Буркина - сослуживца Беликова.

«Крыжовник» («Русская мысль», , № 8)

«Крыжовник» - второй рассказ трилогии, тема «футлярности» присутствует в нем в более тонком виде, чем в первом рассказе. В этот раз Иван Иванович Чимша-Гималайский повествует историю жизни своего брата Николая.

«О любви» («Русская мысль», , № 8)

«О любви» - последний рассказ трилогии. В нем основная тема трилогии звучит наиболее тонко. Как видно из названия, это история о любви: историю своих отношений с Анной Алексеевной Луганович рассказывает Алёхин.

Критики о трилогии

Вся трилогия была высоко оценена критиками. Измайлов отметил положительные изменения в творчестве Чехова .

...виновата не какая-то людоедка-среда, а именно безыдейность жизни, отсутствие в ней всяких разумных и широких целей, искание мнимого счастья в какой-нибудь узенькой, ничего не стоящей, эгоистичной задачке и пугливый отказ от мало-мальски решительного, рискованного шага к достижению более высоких целей и более захватывающего светлого счастия